ВВЕДЕНИЕ

Данная книга - описание философского пути.

Философский путь есть продукт нашей жизненной траектории в житейском и лингвистическом море. Наш опыт, взятый во всем его континууме, кладет непосредственный отпечаток на нашу ориентацию "по сторонам света" в лингвистически-идеологическом море. Наверно, при сходном опыте (для чего часто достаточно просто оказаться в одной стране) лингвистически-идеологическая ориентация становится сходной у людей одинакового жизненного склада. То, что автор пытается словами пробиться через экзистенциальный барьер разных индивидуальных миров (и даже разных стран), есть отчасти его лингвистический идеализм, выражающийся в вере, что в той мере, в какой мы удачно выражаем свой индивидуально-неповторимый, субъективный опыт на языке социума, мы объективируем свой опыт и, таким образом, переступаем границы своего индивидуального бытия.

Говорят, что для того, чтобы понять книгу, надо знать жизнь автора. Книга, которая сейчас перед читателем, - это комбинация биографии и собственно взглядов, причем описание жизни автора дает ключ к пониманию его мировоззрения.

Этот опус имеет четыре этажа:

Автобиография автора - раздел 1;

Кредо - раздел 2;

Письма к друзьям - разделы 3, 4 и 5;

Экономические приложения - разделы 6 и 7.

Из всех разделов книги главным автор считает Главу 3. Все остальные разделы книги служат контекстом к этой главе: разделы 1 и 2 служат введением к Главе 3, и разделы 4 и 5 - послесловием.

Глава 3 называется: "Поток фольклора: Письмо 1987". Это письмо друзьям в Союз ознаменовало важный поворот в восприятии автором американской действительности и отношении к ней. Письмо несет на себе отпечаток сугубо индивидуального опыта. Тем не менее сочетание Главы 3 с Главой 1.10, "Изменение взглядов после 1987", и Главой 2. 3, "Открытие Америки", показывает, насколько устарело ветхозаветное резкое противопоставление субъекта и объекта познания - в данном случае они глубоко взаимопроникают и "субъективные" переживания Главы 3 находят вполне фактическое объективное" существование в Главах 1. 10 и 2. 3.

Автору представляется, что, будучи наиболее уникальной из всех разделов книги, Глава 3 трансцендирует бросающуюся в глаза субъективность и отражает важные стороны американской жизни, недостаточно описанные в книгах других писателей.

Некоторые люди, читавшие Главу 3, задавали вопрос: чем объясняется такая ненависть к автору? На что он долго колебался дать короткий ответ. При прочих равных условиях он предпочел бы предоставить делать выводы читателям (каковы бы ни были эти выводы).

Автор не сам заговорил о "ненависти", и тому есть причины. Большинство людей, чьи высказывания приводятся в Главе 3, если их спросить, серьезно ли они относятся к своим взглядам, сказали бы, вероятно, нет. Глава имеет дело в значительной мере с подсознательным материалом. Это вовсе не значит, что содержание ее несерьезно. Юнг говорил: самые наши тяжелые грехи подсознательные. Вообще, следует ли отнести "ненависть" к сознательным или неосознанным сферам мышления? Ведь официальная мораль и религии относятся отрицательно к самому этому явлению. Тем не менее, ненависть - часть жизни (это говорит лишний раз о том, что Супер-эго есть лишь тонкая прослойка над бездной человеческой психики).

Идеально желательно было бы оставить Главу 3 собранием фактического материала, описывающего явления внешнего мира в преломлении одного человека. Как только мы формулируем свое отношение к неоднозначным явлениям жизни, мы лишаем предмет присущей ему неопределенности и делаем этот предмет упрощенно одномерным, чересчур рационализированным. Мы в таком случае придаем опасно идеологизированный смысл тому, что шире любой идеологии и не так понятно.

Если все же припереть автора к стене, то - имея в виду все приведенные выше оговорки - он сказал бы, что две вещи сделали ненависть очевидной, одна более объективная, другая более субъективная. Отчасти это ксенофобия, отношение обыкновенных американцев к чему-то отличному, будь это русские, евреи или кто-то иной. Другой аспект заключается в том, что если вас что-то задевает, то в вашем окружении легко могут найтись люди, которые, видя вашу ранимость, будут еще больше на вас нападать. Получается как в системе с обратной связью, где эта обратная связь усиливает эффект происходящего, - и система "идет в разнос". Добавьте к этому, что у окружающих могут быть вполне прозаические мотивы для того, чтобы не любить вас (например, если вы несколько превосходите их профессиональный уровень и представляете им в этом смысле конкуренцию), и вы увидите, что во всем описанном нет ничего удивительного.

Конечно, можно посоветовать быть более гибким и не ожидать особенной честности от ваших конкурентов. Автор все же хочет сказать несколько слов к "вопросу о гибкости". Надо отдавать себе отчет, что это письмо писалось в 1987, когда в России жизни при капитализме еще не особенно представляли. Поскольку автор относился к тем распространенным российским интеллигентам, которые возлагали очень большие надежды на США как на образец правильной жизни, отбросить все эти выстраданные при тоталитаризме идеи было не легко. Слишком велик был багаж.

Автору хотелось бы пояснить русскому читателю еще один аспект, имеющий отношение к Главе 3: что такое affirmative action (буквально - положительные действия). В США это - подвергающаяся бурным дебатам - политика приема определенных групп населения (обычно меньшинств) на работу и продвижения их по службе. Например, при приеме в университеты, в государственные учреждения или большие корпорации это действует вроде квот, где каждой группе населения (белым, черным, испано-язычным, выходцам из Азии, женщинам) предоставляются определенные процентные доли. Affirmative action берет свое начало с администрации Кеннеди в начале 60-х годов и была продиктована попытками "возместить ущерб, вызванный предыдущей дискриминацией". Последние годы эта политика вызывала очень большое недовольство со стороны доминирующих групп в американском обществе (с которыми идентифицирует себя "большинство", обычно в лице белых мужчин). Это перемена в настроениях нашло себе отражение в изменениях в государственной политике. В 1996 штат Калифорния принял на референдуме Proposition 209 (Предложение 209), объявляющее незаконным affirmative action по признакам расы или пола при приеме на работу в государственные учреждения, при распределении государственных контрактов и приеме в университеты. Недавно консервативный Верховный суд США принял некоторые решения, по сути резко ограничивающие affirmative action, как орудие политики федерального правительства.

Автор остановился на этом описании, для того, чтобы представить общий контекст для высказанной в Главе 3 мысли, что, возможно, существовало применение affirmative action по отношению к иммигрантам из Советского Союза. Эта мысль сначала была результатом личных наблюдений автора, а затем была подтверждена впечатлениями некоторых других иммигрантов из СССР. Такой субъект affirmative action часто задавался вопросом: почему его приняли на работу в большую компанию, когда он не говорил ни слова по-английски, почему в течение трех месяцев никто не интересовался, что он делает, и почему, когда он наконец сказал "хэлло", сотрудники были страшно поражены, и тому подобное. Многие из этих озадаченных иммигрантов в конце концов, становились хорошими специалистами - но ведь американцы об этом сначала не могли знать. В Израиле, например, есть разветвленные программы помощи вновь прибывшим. Но всем известно, что Израиль в сравнении с США - "социалистическое государство". Америка со своей стороны всегда себя рекламировала как наиболее "капиталистическая" из всех стран Запада. Больше того, по порядку вещей, существующему в США, помощь не очень хорошо вписывается в систему и вызывает постоянные недовольства людей (что иллюстрируется описанной выше историей affirmative action).

Оставляя сейчас в стороне философские дебаты о приемлемости affirmative action, в обществе, исповедующем чисто либеральные идеи, "не испорченные социал-демократией", автор хочет сказать, что безусловно во время холодной воины у США были очень серьезные интересы, чтобы негласно - возможно при координации со стороны разведывательных органов - проводить политику affirmative action по отношению к иммигрантам из СССР. Было очевидно, что контакты с друзьями, родственниками и знакомыми в Советском Союзе всегда продолжались, и, конечно, письма и фотографии могли производить большое впечатление, демонстрируя как быстро и с каким успехом недавние иммигранты вписались в американскую мечту. (Следует отметить, что соответствующие органы не обязательно могут действовать, опираясь на формальный закон. "Внутри Соединенных Штатов ФБР управляет обширной сетью... деловых/личных связей" (см.: http: //www. angelfire.сom/hi/Intell Community/index. html). Суть остается той же. )

С общей точки зрения манипуляция иммигрантами не есть что-то новое. Достаточно вспомнить, что в начале первой мировой войны, когда Ленина арестовали в Австрии, пришла телеграмма из Берлина и его освободили и пропустили в Швейцарию. В 1917 Германия организовала проезд большевиков через свою территорию в Россию. (Много фактического материала по этому поводу из воспоминаний германских дипломатов и разведчиков и немецких архивов, ставших доступными благодаря поражению Германии, приводятся в книге: Pipes, Richard, The Russian Revolution, 1899-1919, Fontana Press, London, 1992.)

Другой часто спрашиваемый вопрос: а что после 1987? С 1988 автор работает в компании, где все программисты - "русские" (выходцы из бывшего Советского Союза). С русскими автор всегда найдет общий язык - по работе и вне работы. Рабочая обстановка в этой компании другая. Как с удивлением и восхищением сказал один человек, который до этого работал в американских компаниях: "у вас все делятся знаниями! " (в американских компаниях этого нет).

(При этом автор отчетливо себе осознает, что в сегодняшней России он бы "просто умер", потому что не приспособлен к кошмарам нынешних пертурбаций там. )

Что касается произведений из жанра автобиографий (раздел 1), то таковые не бывают объективными. Так пусть простит читатель то, что покажется ему необъективным или нескромным. Кроме собственно автобиографии, часть книги, отражающая необычную судьбу автора, это раздел 2, "Кредо", в особенности раздел 2. 3, "Третий манифест:Открытие Америки". Последний служит как бы послесловием и венцом к автобиографии. Этот пункт требует специального разъяснения.

Автор не любит слова "диссидент" и никогда не относил себя к диссидентам. Однако в студенческие годы он попал в тюрьму по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде. Это событие не могло не послужить ферментом для развития независимого мышления в нем. Автобиография в общих чертах описывает эволюцию взглядов автора. Эти взгляды последовательно можно было бы охарактеризовать как: советские (в раннем детстве) - антисоветские (в юности) - проамериканские (после лагеря и в американском детстве), философские (в зрелом американском возрасте). В своей стержневой для понимания формирования личности автора части автобиография описывает человека, который был в буквальном смысле под огнем КГБ. Он знает, что значит, когда тебя ставят во главе колонны конвоя: "Особый режим - в начало колонны! Шаг в сторону - конвой открывает огонь". Тогдашние советские власти многократно пытались представить его как инородное тело, как своеобразного "агента американского империализма". Всякое действие рождает противодействие. Неудивительно, что автор ощущал себя американцем в России. Это была бы относительно банальная диссидентская история, если бы автор не переселился в Америку и не испытал на себе предательское поведение американской контрразведки. Надо сказать, что когда автор еще находился в лагере, ему сказали, что он всю жизнь будет находиться в поле зрения всех разведок. То, чего он не ожидал, - это обнаружить на своей шкуре темные стороны работы разведки в демократическом - в остальных отношениях - государстве. Раздел 2. 3, "Третий манифест: Открытие Америки", описывает документальные доказательства этого последнего и наиболее невероятного аспекта биографии.

Оглядываясь назад с расстояния многих лет, конфронтация с американской контрразведкой не выглядит такой ужасной - она высвободила творческую энергию автора. До этого в Америке он пытался жить как образцовый обыватель - покупал и читал книжки по профессии (по программированию), полностью отсекая другие свои интересы из прошлой советской антисоветской жизни. Эпизод с разведкой разбил его розовые очки об Америке и разом сделал устаревшими телячьи восторги первых лет жизни здесь. Первоначально автор испытал сильную эмоциональную реакцию. Вскоре эта эмоциональная реакция трансформировалась в более естественное для него аналитически-критическое отношение к действительности. Вновь, как и в Союзе после лагеря, он почувствовал себя раскрепощенным. В частности, за книгу и все материалы, вошедшие в нее, автор должен благодарить столкновение с американской разведкой.

Наиболее интересные творческие стороны жизни автора лежат за пределами непосредственной фабулы событий. Это те абстрактные и книжные вещи, которые всегда наиболее его интересовали, - например, философия. Есть вдохновляющий пример великого Бердяева, соединившего автобиографию с философией в своем "Самопознании". Уютно расположившись в этой могучей тени, автор данной книги тоже попытался подключить некоторые свои философские домыслы в разделы, следующие за автобиографией.

Один из аспектов, который является стержневым для понимания взглядов, изложенных в этой книге, и связанной с ними интерпретации истории, - это отношение к интеллигенции. С точки зрения автора, интеллигенция России - ее величайшее благословение и величайшая опасность. Положительная сторона этой оценки изложена в разделе 2.1.1, Комментарии к листовкам: Листовка "Вы должны осознать свою силу и свою роль"; отрицательная сторона - в разделе 2.2. 1, "1989:"Интеллигенция и революция". Со своей стороны автор надеется, что его "революционные призывы" в юности не будут слишком строго судится. Он имел ввиду то, что сейчас называют революцией совести.

В психологическом плане автор не пытается представить дело так, что он всегда наперед знал результаты событий. Скорее наоборот, он попытался показать, что наиболее ключевые решения его жизни были вынесены после колебаний. В ретроспективе можно рассуждать о судьбе сколько угодно, но это никогда не выглядело так в гуще описанных событий, когда приходилось принимать решения. Автор, однако, надеется, что за калейдоскопом событий внешнего мира читатель сможет разглядеть ядро единой личности.

Назад Содержание Вперед