4.3.

92.12.01: О РЕЛИГИИ И ДРУЗЬЯХ: ВЕРА И УМЕРЕННОСТЬ.

Я часто думаю, что я скучаю о моих друзьях в эмиграции. И это не только мое чувство. Многие эмигранты так думают.

В России мы жили очень интересной жизнью. Мы обсуждали философию, психологию, социологию, религию, семантику, историю, антропологию, искусство, музыку. Мы всегда делали это с нашими друзьями. Мы не решали судьбы мира, но мы были людьми, ищущими смысла жизни и просто находящими удовольствие в этом. Это была очень интенсивная жизнь.

Мы тоже ведем интенсивную жизнь сейчас: мы тяжело работаем и не имеем много времени и энергии в остатке для вещей, которые мы принимали само собой разумеющимися в предыдущей жизни: простые радости жизни и общение с друзьями. Это заменено скучной и без событийной чередой дней в новой и незнакомой стране.

Не только эмигрантам из России знакомо это чувство. Один американский профессор истории говорил моему отцу, что он никогда не видел более интересных людей, чем московская интеллигенция. Это совпадает в точности с тем, что думал, но не осмеливался сформулировать.

Наверно было много причин, почему это было так. Жизнь в России была более стабильной, чем на Западе и люди обычно образовывали более сильные эмоциональные и духовные узы друг с другом. И как может сказать скептик, может быть и отрицательная сторона в этом. Люди в той стране были более отстранены от практического приложения своих знаний и талантов, жили более скромной материальной жизнью, и вместо этого направляли свою энергию в духовные сферы. Я также знаю, что люди сейчас становятся более практичными в России и даже Таганка принуждена отменять спектакли из-за недостатка зрителей. Кто-нибудь может сказать, что это здоровое явление; но мне также жаль когда-то цветшей культуры.

... Я думаю, что современная интеллигенция в России дала миру религиозное движение. Более того, это было, вероятно, одно из величайших религиозных движений в истории человечества (если даже в большой степени оно было обязано своим существованием чрезвычайному подавлению тоталитарного государства).

Вне всяких сомнений, предстоят многие разочарования на пути вперед для этого религиозного движения. Предстоят многие проблематичные вопросы на этой дороге, многие трудные моральные дилеммы и разящие противоречия. Поэтому мои глаза остановились на следующем пассаже из Киркегора:

"Истина есть в точности предприятие, которое выбирает объективную неопределенность со страстью бесконечного. Я воспринимаю порядок природы в надежде найти Бога, и я вижу всемогущество и мудрость; но я также вижу многое другое, что беспокоит мой ум и вызывает беспокойство. Сумма всего этого есть объективная неопределенность. Но как раз по этой причине внутреннее восприятие становится таким интенсивным, каким мы его находим, ибо оно обнимает эту объективную неопределенность со всей страстью бесконечного". (Concluding Unscientific Postscript, p.182; цит. по: Frederick Coplestone, S.J., A History of Philosophy, Vol. VII, New York, 1985, p.346.)

"Без риска нет веры. Вера есть в точности противоречие между бесконечной страстью направленности индивидуума вовнутрь и объективной неопределенностью."(The same, p. 182.)

В действительности Киркегор не говорит, что нет рациональных мотивов вообще для акта веры и что она есть чисто произвольный акт капризного выбора. Но он оставляет сильное впечатление, что вера есть акт воли.

Мудрость видится в соединении веры с некоторой умеренностью.

На этой ноте я останавливаюсь, потому что есть многое, о чем поразмышлять для меня самого.

Назад Содержание Вперед