1.6. |
ЛАГЕРЬ: КРУГОЗОР РАСШИРЯЕТСЯ. |
Я попал в 37 лагерь в Пермской области. Само существование этого ИТК (исправительно-трудовой колонии) - как и нескольких других аналогичных мест заключения под эгидой КГБ (а не МВД) - было секретом. Дело в том, что уголовные кодексы всех союзных республик предписывали отбывание наказания на территории этой союзной республики. В лагере же были люди со всего Союза. Раньше лагеря КГБ были в Мордовской АССР, но к моменту моего рассказа почти всех заключенных за "особо опасные государственные преступления" перевели в Пермскую область, в ИТК 35, 36 и 37. В Мордовии оставалась только маленькая женская зона.
Лагерь был очень современный. По рассказам заключенных, в более старых лагерях были вышки с солдатами и там заключенные могли перекинуться словами с солдатами. Территорию окружала глухая стена с электронной сигнализацией. Никаких вышек. Идея заключалась в том, чтобы исключить вредные контакты солдат с заключенными и предоставить это специально тренированным офицерам (" воспитателям").
Общее число человек в лагере колебалось в период моего там пребывания от 30 до 55 человек, в том числе 20-25 человек за антисоветскую агитацию и пропаганду. Обывательское представление о политических лагерях в СССР не совсем верно. Советский Союз не признавал политического статуса заключенных (чего, кстати, некоторые из них пытались добиться голодовками). 70-я статья, антисоветская агитация ("студенты"), была разбавлена 64-й статьей, изменой родине ("солдаты"). Слово "солдаты" пошло от того, что 64-ю статью давали солдатам, бежавшим из расположения воинских частей, расквартированных за границей. На самом деле среди "солдат" были и настоящие солдаты и было несколько шпионов (или двойных шпионов, или тройных шпионов - никто точно не знал, на кого они работают). Шпионы были на самом деле никакими не солдатами, а офицерами и дипломатами. Вообще контакта между "студентами" и "солдатами" не было. У "солдат" не было никаких особенных убеждений и они обычно работали на опера (МВД) или КГБ.
В моем случае работники КГБ оказались плохими психологами. В лагере я столкнулся с другими людьми, придерживающимися аналогичных со мной взглядов. Все открыто выражали эти взгляды - было ощущение, что ты очутился в английском парламенте. Надо представить себе запуганную атмосферу тогдашнего Союза, чтобы понять контраст с "волей". Недавний эпизод на следствии с признанием мною вины и готовностью написать статью висели тяжким грузом на моей совести. Я поделился своим опытом с другими заключенными и особенно остро осознал неприглядность своего поведения на суде. Я стал стараться доказать, что повторной слабости с КГБ не будет. Постепенно я стал очень непримиримым и из умеренного антисоветчика стал крайним антисоветчиком.
Двусмысленность лагеря я воспринял в свою пользу и по прибытии с этапа, повел себя как в политическом лагере. Я сходу принял участие в акции протеста из-за плохих кроватей (и те, кто участвовал в акции, добились улучшения своих условий). Потом были другие голодовки по разному поводу, в которых я тоже принял участие. Все время происходили какие-то митинги, забастовки, голодовки. Офицерам, "воспитывавшим" нас, приходилось туго. Их забивали вопросами и требованиями на поверках.
Во время пребывания в зоне я нашел общий язык с националистами всех мастей в силу частей своей "программы", призывавших к праву выхода из Союза. Среди них были украинские националисты, армянские, молдавские, литовские и один эстонский. По 70-й статье сидели многие интересные люди: журналисты, историки, филологи, дипломаты, военные. Даже книги, которые привозили на продажу в лагерь, не так легко было найти на свободе (или в "большой зоне", как ее называли).
Мне сказали другие заключенные, что все осужденные по 70-й статье могут уехать из Союза. Это было для меня полной новостью. Я много над этим думал. Я несколько раз сидел в ШИЗО (Штрафном изоляторе) за организацию забастовок. Однажды был 40-градусный мороз и температура в ШИЗО упала до нуля. В ШИЗО полагается быть без одежды и я весь замерз, меня все время трясло. Тогда я решил: "Из ЭТОЙ страны надо уезжать и вывести всех родных". Особенно я почему-то думал о своем младшем брате, который тогда учился в школе.
Мое поведение в лагере внушало беспокойство начальству. Из Свердловска был вызван следователь по моему делу. Он вызвал меня и, смотря глазами в пол и как бы сам стыдясь того, что он говорит, сказал, что я обманул КГБ и они дали мне слишком маленький срок. Он продолжил это заявлением, что, если я хочу закончить учебу в университете, я должен буду давать информацию на своих друзей. Возмущенный, я наотрез отказался. Это был последний случай, когда я видел кэгебиста при исполнении служебных обязанностей. Мои отношения с КГБ были раз и навсегда определены.
За месяц до конца срока меня перевели обратно в Свердловский изолятор, как "не ставшего на путь исправления". По дороге обратно в Свердловск конвой называл меня уже не строгим режимом, а особым. Мысль о том, что я заработал себе самый суровый режим советского исправительно-трудового кодекса, наполняла меня гордостью. Я тащил на себе тяжеленный рюкзак с купленными на заработанные деньги книгами.
В Свердловске меня принялись обрабатывать, но все это было уже ни к чему - я закалился в своих взглядах в лагере. Тогда произошел инцидент, который, я подозреваю, был инсценирован КГБ. Уголовник, который сидел со мной в камере ("известно кто"), подрался со мной. В ответ я объявил голодовку (написал заявление в Верховный Совет, что таким образом протестую против гестаповских методов КГБ) и оставшиеся две недели до конца срока был в камере один (было правило, что голодающий должен быть в полном одиночестве, и это правило соблюдалось тюремным начальством). Вышел из лагеря 28 мая 1977, отбыв весь срок.
В целом я могу сказать, что самым свободным человеком я чувствовал себя в лагере. На воле люди не свободны. Это трудно объяснить. Из философов это лучше всех понял Хайдеггер, который говорил, что человек может чувствовать себя свободным и в тюрьме. Сравни также: "По ... Мартину Хайдеггеру смысл неподдельного существования дается каждому человеку, когда он реализует свою настоящую субъективность, которую его жизнь в мире и его социальные взаимодействия так часто маскируют. Неподдельное существование часто контрастируется с космическим беспокойством - т. е. беспокойством глубокого и далеко идущего типа, противоядием к которому является обнаружение самого себя и своей свободы в тотальном посвящении себя тому, что называется основанием Бытия" (Encyclopedia Britannica, Macropedia, V. 15, р. 597).
Назад | Содержание | Вперед |
---|